— Иван Петрович, глядя на вас, зная о вашей активной жизни, о том, что на днях вы закончили писать новую книгу, я никак не могу поверить, что вам уже под сотню лет…
— Да, через два месяца мне исполнится девяносто восемь. Расскажу вам одну историю, связанную с моим возрастом. Лет двадцать назад я целый год прожил в США — там одна из моих дочерей замужем за американцем. За внуком ухаживал, ходили с ним на прогулки. Гуляя, познакомился с американским врачом, который был родом из Белостока. Разговорились. Когда он узнал, что и я врач, гематолог по специальности, то предложил поработать в их клинике на ставку (у меня грин-карта была с разрешением на работу). И тут вдруг выяснилось, что мне под восемьдесят… В таком возрасте я мог работать только консультантом. Признаться, я и на это был согласен, радостный вернулся с внуком домой. А дочь устроила мне скандал: тебе что, есть нечего?! Она у меня с характером. Посидел я еще немного с внуком и вернулся в Беларусь.
— Тянуло на родину?
— А кто я такой в той Америке? Никто. Чужбина есть чужбина. Как-то захотелось мне черного хлеба с салом. Знакомая из литовской диаспоры привезла — так тот хлеб невозможно было есть! Думаю, что в США я бы ничего не написал, а тут у меня все же вышло 12 книг о войне. Первая — «Записки западного белоруса» — была издана, когда мне исполнилось 83 года.
— Как вы в этом году отметили День Победы?
— Был приглашен на празднование в свою alma mater — медицинский университет и даже исполнил там песню «Эх, дороги», которую очень люблю. В отличие от многих пафосных песен, в ней рассказывается, как тяжело нам давалась победа… Ну и получил денежную помощь от института переливания крови, где я десять лет был директором. Помню, назначали меня, как в армии. Поработав после университета (тогда института) в Порозовском районе около Беловежской пущи, я поступил в аспирантуру и защитил кандидатскую диссертацию. И вот молодого кандидата наук вызывают в Министерство здравоохранения. Прихожу, а министр Иван Инсаров (сам бывший партизан, очень справедливый и хорошо образованный) говорит: пойдешь директором института переливания крови. Я усомнился: мол, слишком молодой для такой должности. Тут министр как грохнет кулаком по столу: «Вы посмотрите на этого чудака, ему сорок, а он все молодится!» И отправил меня оформляться в отдел кадров.
— Вы прошли всю войну — сначала партизанили, потом на фронт попали. Где было тяжелее?
— На фронте. Наш партизанский отряд действовал возле Днепро-Бугского канала, между Припятью и каналом. Мы также контролировали железную дорогу Гомель—Брест. Я был разведчиком, хорошо знал подходы к железной дороге, иногда и сам ходил вместе с подрывными группами. Обычно мы, разведчики, выезжали на лошадях по двое. Когда видели, что немцы ехали колонной на броневиках, то один сразу прыгал в отряд, а другой наблюдал. Если же тянулись на повозках с пулеметами, значит, отправлялись красть сено. Мы по эту сторону Припяти, а по другую — Украинская повстанческая армия. До Курской битвы в 1943 году мы с УПА были в хороших отношениях. А вот польская Армия Крайова, которая также имела отделы на Полесье, нередко сталкивалась с украинцами. Случались и бои, много славянской крови пролилось. Надо сказать, что Армия Крайова в Беларуси погубила много безвинных людей — учителей, сотрудников гражданской администрации. Попыталась делать зачистки и в Украине, но там встретила решительный отпор. Украинцы — это не белорусы терпеливые…
— Вы правы. Но и терпеливые белорусы, если уж терпеть невозможно, не прячутся в картошку. Вот и вы после партизанки попросились на фронт, откуда могли и не вернуться.
— Мог. Уже на фронте в районе Молодечно наскочил на мину. Осколок пробил легкое, ситуация была критической. Мне повезло — как раз в это время неподалеку стоял санитарный поезд. Мне наспех закрыли дыру в груди, продезинфицировали рану и увезли в тыловую больницу. В итоге меня донимал плеврит, гемоглобин упал до нижнего предела, но зато я тогда узнал, что имею первую группу крови. «Будем надеяться на твою молодость», — помнится, сказал мне врач. И молодость победила, я выздоровел.
— Вы награждены орденом Великой Отечественной войны, медалями. Когда последний раз их надевали?
— Видимо, лет десять назад, обычно ношу колодки. Опять же, когда был в США, то решил на 9 Мая выйти «при параде», жена помогла нацепить награды. А дочь и тут помешала: «Отец, ты сдурел, здесь никто не носит медалей». Поснимала все и куда-то спрятала. В Америке с этим как? Ветераны носят специальные кепки: с красной лентой — тяжело ранен — с желтой — легко… И если человек в такой кепке заходит в магазин, то обслуживающий персонал все бросает и бежит к нему, а полицейские на улицах козыряют.
— А в Беларуси какое отношение, если вы с колодочками куда-то заходите?
— Иногда и место в автобусе не уступают. Я не обижаюсь, скорее радуюсь: не признают стариком! Правда, я до сих пор обхожусь без палочки. Если не присматриваться, то, может, и не видно, что ветеран (улыбается).
— Если посмотреть БТ, то ветеранов в Беларуси на руках носят.
— А сколько нас осталось? В своем родном Дрогичинском районе я единственный остался. Недавно мне директор Дрогичинского краеведческого музея интересную историю рассказал. В музей однажды пришел бывший командир партизанской бригады, пришел пьяный, посмотрел на партизанскую экспозицию и сказал, что его портрет нужно оттуда снять, так как он — преступник. Почему? Оказывается, у него в подчинении было 180 человек, и еще стольким же он выдал после войны партизанские справки. Тот по-родственному попросил, тот рюмку налил…
И бывший комбриг спился. И у меня до этого могло дойти. Как только приезжал в Дрогичин, то друзья тащили меня на выпивку. Я аж ездить туда перестал, потому что против воли затянут. А потом приезжаю: и этого уже нет, и того нет…
— Вы защищали докторскую диссертацию в Киеве. Как переживаете войну в Украине?
— Плохо переживаю. Абсолютно ничем не оправданная жестокость со стороны России. Бомбардировки жилых кварталов, обстрелы… Путин в 2014 году добился, может быть, победы тактической, захватив Крым, но в этом году он совершил большую стратегическую ошибку. И его в Украине однозначно ждет поражение. Как-то я слышал его выступление по телевидению, где он доказывал, что белорусы и русские — один народ. Глупость полная. Москва — это реликт Золотой Орды, и поэтому действует по-ордынски. Татаро-монголы оскверняли христианские храмы, и Россияне бьют по ним из пушек. И то, что Русская православная церковь не осудила кремлевскую агрессию в Украине, это большой грех. Он лежит лично на господине Гундяеве (мне даже не хочется называть его патриархом Кириллом), поскольку он не только не осудил, а стал, наоборот, благословлять «Россгвардию» на войну. Сейчас многие украинцы покидают Московский патриархат, Гундяев своим поведением и проповедями отвернул от себя ту часть украинского населения, которая ходила в церкви Московского патриархата. Даже некоторые священники перешли в автокефальную Православную церковь Украины. Священники ведь тоже люди, они видят, какие страдания терпит украинский народ.
— По вашему мнению, как долго продлится эта война, которую белорусы принимают близко к сердцу, переживают за своих южных соседей?
— Думаю, что приблизительно в течение года. И закончится, скорее всего, распадом России. Путин тщетно решил собрать империю. Это уже невозможно. Ведь без Украины нет Российской империи, а украинцы никогда не захотят быть в составе России. Никогда. Первую ошибку Путин сделал, когда принял под свое крыло вора Януковича и захватил Крым. За военную базу в Севастополе, за порт Москва платила Украине мизер! Был бы Путин умнее, то тогда же, в 2014-м, помог бы Украине, дал бы газ дешевле, чем Беларуси. И пусть бы российские корабли в Севастополе стояли рядом с украинскими. Зачем тебе тот Крым? Но все решили путинские личные амбиции. Он уже видит себя в истории создателем новой империи. Но, повторюсь, это не получится. И, по-моему, Александр Лукашенко это понимает, поэтому не дает втянуть Беларусь в большую войну.
— Но с нашей территории в Украину еще недавно летели российские ракеты.
— Российские, а не белорусские! Все же Лукашенко не позволил втянуть Беларусь в эту авантюру. Белорусская армия не перешла границу. Пока. Мне не хочется в черных красках показывать ситуацию в Беларуси, слава Богу, на нас не падают бомбы.
— На украинско-белорусской границе в Волынской области вырыты траншеи, возводится линия обороны. Значит, украинцы допускают нападение с Брестчины.
— Я считаю, что та линия обороны не понадобится. Потому что белорусский народ против войны. Да и армия — это не ОМОН, думаю, это все понимают. Полагаю, маневрами для белорусской армии все и закончится. Путину не удастся втянуть нас в устроенную им бойню…
— Ваши слова да Богу в уши. Но как дальше жить с таким агрессивным соседом — и украинцам, и нам?
— Соседей не выбирают, как-то надо будет уживаться. Мой тезка по фамилии, секретарь украинского Совета безопасности Алексей Данилов однажды сказал, что Украине нужно переходить на латинский алфавит. Я убежден, что и белорусам стоит перейти на латиницу. Надо всеми способами распространять эту идею, кириллица нас дополнительно привязывает к России.
— В Беларуси продолжаются политические репрессии, затронули они и медиков. Недавно стало известно, что приостановлена деятельность некоторых частных медицинских центров. Знаете об этом?
— Знаю и осуждаю эти репрессии, так как врачи должны были оказывать помощь всем, независимо от политических убеждений. Частные больницы все же должны быть. Вот в прошлом году я пошел в обычную поликлинику — в стоматологию. Там мне сказали, что необходимо удалить все зубы, оставить только угловые, чтобы было на что протезы цеплять. Мысленно я послал их к черту и пошел в «Лодэ», и там мне как ветерану поставили новые зубы. Бесплатно! Вот вам разница между государственной и частной медициной.
— Историк Лев Гумилев использовал медицинский термин «гомеостаз народа», это когда в народной жизни — спокойствие и равновесие. Постарайтесь как врач поставит диагноз российскому народу, который поддерживает войну. Что с ним не так?
— В медицине гомеостаз — это температура 36,6, артериальное давление 120 на 80, эритроцитов у женщин — 120, у мужчин — 140—160. А гетеростаз — это небольшое, но постоянное повышение давления. Идет давление на стенки сосудов, развивается ранний атеросклероз, а там инфаркт или инсульт. Для России подходит скорее гетеростаз, надлом уже начался. Каждая империя постепенно погибала, погибнет и российская. Тем более никто лечить ее не собирается. Это однажды в моем присутствии заспорили два хирурга, какой институт нужно прежде всего открывать: кардиологии или нейрохирургии? Обратились ко мне как к рефери. И я говорю: кардиология победит. А почему? Ведь великий начальник, перенесший инфаркт, сделает все, чтобы помочь институту кардиологии. А начальник, перенесший инсульт, уже, к сожалению, списан, от него ничего не зависит.
— Чтобы избежать инфарктов и инсультов и дожить до ваших лет, какой образ жизни должен вести человек в зрелом возрасте?
— Какого-то универсального рецепта здесь быть не может. Что касается меня, то я дважды в день обхожу свой квартал — маршрут примерно 1 700 метров. Спать ложусь примерно в часов одиннадцать, часок еще читаю в постели. Утром выпиваю пару глотков (не стакан!) домашнего вина, крепленого водкой или коньяком. Завтракаю вареным яйцом с салатом, морковь люблю — обычно в тушеном виде. Не отказываюсь и от булки с маслом, от зефира, от натурального кофе с молоком. Потом иду на прогулку. На обед готовлю борщ со свининой, бывает, съем кусочек соленого сала. После обеда ложусь часик поспать, потом опять иду прогуляться. Ужинаю картошкой, творогом со сметаной, пью кефир. Социального работника мне предлагали, но я отказался. Пока со всем справляюсь сам.
— Не жалеете, что не остались у дочери в США?
— Не жалею. Когда однажды у Максима Танка спросили, где ему лучше писалось, он ответил, что в польской тюрьме. Вот и мне здесь пишется лучше. Когда я вернулся из Америки, брат меня упрекнул: «Чего ты вообще туда поперся? Ты за какую страну воевал?» И я с ним согласился. Воевал я за Беларусь и верю в ее счастливое будущее. Где родился, там пригодился — это пословица как раз обо мне.
