— Капром — это не стиль, это период в культуре постсоветских стран. Потому что стилистически эти памятники очень разнообразны. В капиталистическом романтизме встречаются постройки в духе любых архитектурных направлений: неоклассицизм, хай-тек, — рассказывает «Куфару» Даниил Веретенников, архитектор и один из авторов телеграм-канала «Клизма романтизма». — Стилистически это все что угодно, а культурно — это довольно цельное явление, которое связано с определенными социокультурными и политическими трансформациями, происходившими после распада СССР.
По его словам, архитектура капрома — это нарушение табу «высокого вкуса», проба на вкус «запрещенных плодов». В один момент зодчие по всему бывшему СССР, воспитывавшиеся на высоких образцах советского модернизма, вдруг увлеклись созданием совершенно других зданий.
— Когда сначала было нельзя, а потом стало можно — это срывает крышу, и ты начинаешь перегибать палку. Эта вседозволенность, этот опьяняющий воздух свободы, в том числе, свободы самовыражения, реально «срывала крышу» многим архитекторам, которые до этого творили в очень строгом академическом ключе. Романтизм — это усталость от универсального. Когда классическая строгость становится скучной, ей на смену приходит художественный плюрализм, — объясняет Даниил Веретенников.
Исследователь капиталистического романтизма не раз бывал в Минске, но выделить характерные черты местного капрома не берется, оставляя эту работу будущим исследователям:
— В России видны четкие региональные различия. Марийская архитектура не похожа на мордовскую, татарстанская — на чеченскую. Нижегородская архитектурная школа не то же, что иркутская.
А белорусский капром таким своеобразием не обладает. Он очень разнообразен. Возможно потому, что в 90-е — 2000-е в Беларуси архитектурный и строительный рынок не был слишком монополизирован, в отличие от российских регионов.
Тем не менее, эпоха ярко отразилась в архитектуре белорусской столицы, и Даниил Веретенников выделил три шедевра, которые, по его мнению, несут в себе все признаки капиталистического романтизма.
— Дом возле Троицкого предместья бросается в глаза с разных точек, когда гуляешь по Минску. Это одно из зданий, сильно изменивших небесную линию города и свидетельствующих о чрезмерных амбициях застройщиков того времени. Это и есть романтизм капиталистов. Общий силуэт здания и отдельные его элементы намекают на желание развивать исторические архитектурные языки, но огромный масштаб полностью рушит любые попытки придать ему контекстуальный характер.
— Бизнес-центр «Капитал Палас» словно «пародирует» Дворец профсоюзов рядом. При этом, если посмотреть план бизнес-центра, ничто не предвещает пафосный портик в классицистическом стиле. Обычный корпус буквой Г и совсем ординарный фасад, который неизвестно зачем решили «украсить» таким вот образом. Знаю, что это здание «мозолит» многим минчанам глаза, но оно от этого не перестает быть памятником архитектуры.
— Включать в этот список Национальную библиотеку не вполне правомерно. Это здание спроектировано еще в Советском Союзе, просто построено через 15 лет. Но, конечно, его нельзя обойти вниманием — это, по-моему, выдающаяся штука. Когда его задумывали, уже была разрешена частная проектируемая деятельность, и в архитектуру начали проникать какие-то европейские веяния. В этом мощном архитектурном высказывании есть многое из интернационального художественного языка. И в нем точно можно различить черты раннего капрома.
По мнению исследователя, в России эпоха капрома подошла к концу: свободы в архитектуре становится с каждым годом меньше, а творческий полет зодчих ограничивают регламентами, стандартами и дизайн-кодами. К тому же современность предъявляет этим строениям много эстетических вопросов.
Но Даниил Веретенников уверен, что настоящая оценка капиталистического романтизма впереди:
— С эстетической точки зрения памятники капрому всегда, даже в далеком будущем, будут восприниматься как несовершенные. Но важно другое — с историко-культурной точки зрения их ценность будет расти.
В какой-то момент будет совершенно неважно, что эти здания не отмечаются высоким вкусом, потому что будет важен сам факт их наличия — то, что они сохранились и репрезентируют собой целую эпоху с ее художественными свободами. С теми свободами, которые были — и вдруг их не стало.
